Ожидание затягивалось. «Наверняка Мило еще и хозяйке деньги за ужин вручает», — догадалась я. К процессу сбивания цены ученик питал необъяснимую слабость. Долго теперь мне здесь придется одной стоять…
От скуки я прошлась по двору, заглянула в конюшни. Лошади заржали, шарахнулись в стойлах. Еще одна проблема — карты не каждое животное выносит. Кошки, вороны — так и ластятся, собаки — еще куда ни шло, а вот лошади, коровы и прочие копытом землю топчущие — на дух не переносят. Вот и приходится нам с Мило пешком по дорогам скитаться… Кабы не ключ, затянулось бы путешествие на долгие месяцы.
— Скучаешь? — окликнул меня смутно знакомый голос.
Я оглянулась и оторопела: в дверях конюшни стоял рыжий паренек.
— Эх, поколотить бы тебя по-хорошему, но я чужое мастерство уважаю.
Мои брови недоуменно поднялись.
— А почему колотить-то? Или не рад корову вернуть?
Паренек расхохотался:
— Корову? Какую, к ворону, корову? Нет никакой коровы, эх ты, простофиля! Как дружков-то моих подставила — хорошо, если живы уйдут…
— Дружков? — Я начала понимать. — Так вы заодно работаете?
Рыжий заулыбался:
— А то! Я сначала подчистую проигрываюсь, а потом прошу у кого-нибудь монетку — отыграться. Людей добрых везде много, кто-то да подаст. Ну, и возвращаю свое добро с лихвой — и деньги, и «корову»… Народ, видя такое дело, совсем об осторожности забывает. Порой такой куш снимаем… закачаешься! — Парень причмокнул. — Золотые времена были…
— Теперь не будут, — понятливо кивнула я. — Ну, прости. Хотела своему, рыжему, помочь, а только хуже сделала. Твоих подельников теперь так просто не отпустят… Что ж ты вместе со мной на них толпу науськивал? Не сердишься теперь на то, что вышло?
— Не сержусь, — засмеялся паренек. — Все равно хотел разбежаться с ними. Уж больно жадные стали. Совсем совесть потеряли. На моих глазах хотели девчушечку милую обобрать… Рыженькую. — Он хитро сощурился, а потом наклонился вдруг, хватая меня за руки. — А давай вместе работать будем? Двоим рыжим и везет вдвое!
— Обойдешься, — прошипел Мило, незаметно вырастая за плечом и вешая мне на спину суму. — Уже занято местечко.
Парень не обиделся — только сверкнули белые зубы. Улыбнулся опять…
— Ну, не судьба так не судьба. Тогда прощайте — пора мне ноги делать отсюда, и поскорее. Если из дружков кто жив останется — битым буду. Ровных дорог вам! — махнул он рукой и скрылся в темноте.
Я рассмеялась:
— Что, Мило, обдурили меня? Как дитя малое попалась!
— С кем не бывает, — вздохнул он. — Идем, госпожа? И нам тоже задерживаться нет резона. Бить, конечно, не будут, а вот задержат — запросто. Та же хозяйка, за погром…
Погром, погром… У меня перед глазами появился словно наяву полутемный зал, чистый и опрятный, ароматные блюда на стойке…
— Мило, — вдруг вспомнила я. — Как твоя рука?
Ученик замялся:
— Заживет, госпожа. Я сам виноват, вел себя неподобающе…
Я покачала головой:
— Это мне виниться надо. Ты как раз дело говорил… Прости меня, Мило.
Медленно, нерешительно я взяла в ладони покалеченную кисть ученика, нежно погладила… и поцеловала.
Мило охнул.
— Зачем… вы это сделали… госпожа? — хрипло спросил он. Ох, а так точно на наставницу не смотрят!
Я отвернулась. И вправду, зачем? И почему теперь смущаюсь? Это ведь не… Я качнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Мило — ученик, и точка!
Но красив, мерзавец… Как глаза сверкают… Нет, надо прекращать это, пока не поздно.
— Не знаю, Мило. Сегодня мне напомнили очень важный урок: многие вещи не такие, как кажутся. Пожалуй, и тебе он впору придется. — Я встретилась с мальчиком глазами. — Тебе думается, что ты понимаешь кого-то, и вдруг оказывается, что этот человек совсем не таков. Иногда прозревать бывает больно… Идем, Мило, — оборвала я сама себя. — Три дня уже минули, а мы лишь чуть-чуть приблизились к побережью.
— И то правда, — совладал наконец с собой ученик. — Прошу за мной, госпожа…
Глава четырнадцатая,
в которой Лале идет куда-нибудь, а Мило бьет Лале по щекам
Дорога упиралась в развилку. Пыльный, широкий поток-путь разбегался тремя ручейками-тропками. Самая правая и привлекательная утопала в зелени луговых трав, захлебывалась солнечным светом и, словно опьяневшая от свободы, вприпрыжку неслась по холмам. Средняя тропа, скрюченная, как разбитая радикулитом старуха, спускалась в расщелину, затянутую молочно-густым туманом. Идти по ней мне не хотелось совершенно, но, как гласили карты, это был наикратчайший путь до ближайшей деревни, с уютными тавернами, гостиницами, добрыми людьми, а самое главное — дверями. Третья тропинка уводила под сень векового леса, где с мощных дубовых ветвей, как нечесаная борода, свисали мхи и лишайники, синевато поблескивали мохнатые еловые лапы, а колючие плети ежевики подстерегали неосторожного путника в ложбинках между деревьями. Там, в зеленовато-коричневом лиственном сумраке, таинственно мерцали золотисто-прозрачные крылья мотыльков и бледные, свернутые, как улитки, стебли папоротника пробивали в низинах мягкую почву.
— Напомни мне, Мило, — с досадой произнесла я, — почему мы пошли пешком, а не просто открыли дверь прямо на побережье?
Ученик, небрежно покусывающий травинку, снисходительно улыбнулся мне:
— Вы хотели размять ноги, госпожа. А кроме того, «добраться до моря всегда успеем» — вот ваши слова.
На свежем воздухе, вдали от дворца, всего за несколько дней Мило изменился до неузнаваемости. В этом бродяге с большой дороги было не узнать придворного франта. Неприметная одежда сменила роскошные ало-золотые наряды, нежная кожа обветрилась и загорела, волосы выцвели на солнце белым золотом. Черты лица еще больше заострились, повадки стали уверенней… да и вообще мой мальчик вдруг повзрослел в одно мгновение.
А может быть, это случилось уже давно, просто я не желала замечать?
— Иронизируешь, дорогой? — Моя бровь выразительно приподнялась. — А кто еще во дворце говорил, что надо не только обследовать библиотеки, но и к сплетням прислушаться — мол, слухами земля полнится? Или от сказанного откажешься?
— Зачем же сразу отказываться? — Мило перекатил травинку из одного уголка рта в другой. Мне ужасно захотелось подпрыгнуть и выдернуть у него этот суховатый стебелек с метелочкой на конце, так заманчиво покачивающийся в искусанных губах. — Готов даже повторить: порой слухи, что бродят среди простого народа, лучше всяких книг могут подсказать нам ответ на вопрос.
Я топнула ногой в раздражении:
— Вот и ответь, раз ты такой умный, по какой нам дороге пойти. По карте посмотреть — так по любой из них до ближайшей деревеньки по меньшей мере день пути. Хоть назад поворачивай, право слово!
— Обратно идти столько же, красотка.
— Вот и говорю — какую дорогу теперь выбрать… Постой, как ты меня назвал? — изумленно обернулась я к ученику. — Какая я тебе красотка?!
— Это не я сказал, — насупился Мило, выплевывая травинку. — Это он, — и указал пальцем на камень, на котором удобно устроился, вытянув ноги, человек в пропыленном странничьем плаще.
Объемный капюшон был откинут за спину, и ветер трепал короткие волосы незнакомца — темные от рождения, но уже изрядно поседевшие, про какие говорят «перец с солью». Лицо было непримечательное — широкие скулы, чуть приплюснутый нос, полные губы… Словом, перед нами был обыкновенный житель равнин, таких и в столице десять на дюжину. Лишь глаза выдавали в нем примесь морской крови — миндалевидные, яркие, с густыми ресницами.