— Пожалуй что так, — согласилась я, задирая голову к звездному небу. Несмотря на то что почти весь день мне пришлось проспать в телеге, чтобы не слушать песен Мило, сейчас мои веки вновь тяжелели. — Но теперь мы хотя бы знаем, о каких легендах спрашивать в первую очередь. Молодец, Мило, что настоял на том, чтобы я не сразу туда ключом дверь открыла. Такую историю бы упустили!

Ученик только усмехнулся и положил мне руки на плечи, разворачивая лицом к себе. Глаза у него были странно задумчивые.

— Скажите, госпожа… А та легенда, о Последней и Охотнике… Как вы думаете, о чем она?

Я пожала плечами с недоумением. С чего это вдруг Мило заинтересовался старой, много раз уже слушанной сказкой?

— Как о чем? О мести и прощении, конечно… А ты считаешь иначе?

Авантюрин смешался. Мне вдруг отчего-то вспомнилось, как сегодня у меня голову повело от запаха его — земляника и мед, и я уткнулась носом Мило в грудь. Раньше обнимать ученика не было зазорно, так чего же теперь стыдиться? Ну и наплевать на тот поцелуй. С Лило-из-Грез я делила ложе, и все равно он долго оставался не только моим возлюбленным, но и другом…

А Мило — это всегда мой Мило, пусть он и ведет себя странно, терзаясь глупыми проблемами.

— Я считаю, госпожа… — хрипло произнес Авантюрин, ласково проводя рукой по моим волосам. — Я считаю, что легенда о том, что иногда стоит взглянуть на привычные вещи… по-иному… вдруг тот, кого вы считали… кем-то другим… может стать вам… ближе… и…

— Тьфу на тебя, Мило, — вынужденно рассмеялась я, ударяя его кулачком в грудь и отстраняясь. — Тебе что, отвар в голову ударил? Странно, травки-то все обычные… Или ты туда лисью ягодку кинул?

Ученик покраснел и отвернулся. Ох, ни при чем здесь ягоды… Хотя рыжие лисы — очень даже при чем…

— Я… пойду спать. Да, точно. Только вот кружки схожу в ручье помою, — невнятно пробормотал он и бегом кинулся к костру. Вот ведь смешной!

«Эх, Лале, Лале, ну и влипла же ты в неприятности», — посетовала я и пошла к телеге — доставать одеяла и спать укладываться. Сейчас лето, земля теплая…

…Я вновь оказалась там — на каменном пятачке между двумя безднами, в пропитанном гарью тумане. И вновь осыпались вниз камни, увлекая меня за собой…

Но на сей раз я не боялась. Однажды Мило спас меня — придет на помощь и теперь.

…Ручейки гальки с песком все текли и текли вниз. «Где же ты, Мило, — думала я с отчаянием. — Разбуди меня, не дай упасть…»

Вдруг невесть откуда налетели мохнатые, густо-красные, как сухая кровь, мотыльки. Забились вокруг, закружились. Я взмахнула руками, отгоняя их… и потеряла равновесие.

— Он не придет, — рассмеялся кто-то в тумане жутко и высоко. — Ты одна, Лале. Ты всегда одна.

Нога сорвалась с камня, и я полетела вниз, вниз, в горький туман, а мотыльки вились рядом с лицом, заглушая крик…

— Нет! — хрипло выдохнула я… и проснулась.

Ох, ну и привиделось же. Никому такого не пожелаю. Пропасть, бабочки, туман… Не иначе ворон на меня своим черным оком глянул.

Я села, протирая глаза. Кажется, уже занимался рассвет. Небо светлело. В рощице заливалась какая-то ранняя птица. Мир вокруг дышал спокойствием и необыкновенной чистотой, какая бывает только на рассвете. Мило безмятежно дремал у пылающего костра, и ведать не ведая о моем кошмаре. Я досадливо помотала головой: эк не вовремя его разморило! Мог бы и покараулить мой покой, а поспать днем…

В волосах что-то зашуршало. Я взвизгнула, как ошпаренная, и подскочила, на сей раз уж точно перебудив всех своих спутников. Мило взвился на ноги и в два прыжка очутился рядом со мной.

— Что с вами, госпожа? — тревожно спросил он, заглядывая мне в лицо. Взгляд у него был шальной со сна. — Что случилось?

— На голове… шевелится… — только и смогла пискнуть я.

Над бортом телеги поднялась растрепанная русая макушка Сары, и следом — Менатеру, испуганного и ничего не понимающего.

Мило осторожно провел рукой по моим рыжим кудрям.

— Зря пугаетесь, госпожа… Это всего лишь бабочка присела на волосы. Видно, перепутала вас с прекрасным цветком, — пошутил он немного неловко.

А я застыла.

На раскрытой ладони Мило сидел, помахивая крыльями, красный мотылек.

Глава семнадцатая,

в которой Лале знакомится с госпожой Архив и отгадывает загадки

Дом Раковин и Песка… Вот и родина Ларры.

Воистину это было странное место. Куда ни кинь взгляд, простирались бесконечные пляжи — нежно-розовые и торжественно-золотые, зеленовато-дымчатые и лиловые, невесомо-персиковые и серые, как пепел. У горизонта пляжи переходили в степь, по которой, словно монеты по одеялу, были разбросаны города. Порты тянулись вдоль всего побережья, но люди не рисковали селиться рядом с коварной водой; самое ближнее — в двух оборотах ходьбы. Боялись — ведь не раз и не два приходили из моря высокие волны, смывавшие жилища несчастливцев, покусившихся на девственные пески. Незнакомцев в простые дома пускали неохотно, а все большие города с гостиницами и тавернами находились в половине дня пути от берега…

Но я не была бы Лале Опал, если не сумела отыскать пристанище нам с Мило!

Каким-то чудом уцелел у самой кромки берега давным-давно брошенный дом. На восьми сваях, как будто громадный паук, возвышался он над прибоем. В обе стороны, к пляжу и прямо в открытое море, уходили мостки из просоленной сосны. Морские ветра выдавили стекла из окон, но двери, самая большая ценность, остались целы. А значит, это покинутое жилище вполне могло послужить нам с учеником последним приютом перед конечной целью нашего путешествия — маяком на Лунной косе.

«Отдохнем на славу!» — счастливо засмеялся Мило, когда увидел домик снаружи — выбеленные солнцем и водой стены, красную крышу из пропитанной отварами соломы и покосившиеся, но все еще прочные мостки. Раздобыть вкусной еды в городке было делом одного оборота, и вот теперь мы сидели рядышком на пружинящих досках, свесив ноги к теплой водичке, и лакомились фруктами и сыром, созерцая безмятежную морскую гладь.

Солнце светило ярко, кричала в небе одинокая чайка, нежился под жаркими лучами Мило — близко совсем, только руку протяни. Казалось бы, живи и радуйся, но меня терзали мрачные мысли. О судьбе, о смерти… О человеческих пороках.

Люди завистливы. Это душевное качество неистребимо и необоримо. Сравнивать себя с прочими, впадая в тоску или, напротив, радуясь, — такая же потребность, как сон или еда. Зависть может быть светлой и темной, созидающей или разрушающей — смотря что за человек, но каждый хотя бы раз в жизни испытывал это острое, болезненное чувство.

Мне, в силу своего особого, привилегированного положения при дворе, часто случалось становиться мишенью для чужой зависти. Не единожды старушку Лале пытались сжить со свету, не чураясь самых грязных и подлых приемов… Да и слава Хранительницы ключа не давала спокойно спать многим и многим — особенно в первые десятилетия, пока слухи о бессмертии леди Опал не превратились в невнятные сказки. Пора бы уже привыкнуть к тому, что время от времени появляются желающие пресечь мое бренное существование… Так почему же сейчас мне так страшно?

— Что с вами, госпожа? — Мило осторожно коснулся плеча.

— Все в порядке, мальчик мой.

— Вы сама не своя с тех пор, как проснулись, — покачал головой ученик. — Не держите все в сердце, поделитесь со мной своими тревогами.

Я сделала над собой усилие и рассмеялась как можно беззаботнее, запрокинув голову к ясному голубому небу. В глазах заплясали солнечные пятна.

— Не волнуйся, Мило, я в полном… — Острое зрение уловило алый отблеск в безупречной лазури, яркий, словно капля свежей крови. Меня пронзил острый, на грани боли, приступ ужаса… Я зажмурилась, а когда вновь открыла глаза — небо опять было чистым, ни облачка, ни даже одинокой птицы. — Нет. Не в порядке, не в порядке! — сорвалось с моих губ. — Я боюсь, Мило. Помнишь того убийцу? Неудачливого стража, возжелавшего легких денег?