Внутри дороги… женщина в царских одеяниях. Почему? За что с ней так — даже более жестоко, чем с Суэло?

Сердце бьется в груди вполне отчетливо. Даже слишком. И как мне могло показаться, что там пустота!

— Не узнала? — спрашивает насмешливо женщина, заключенная в хрустале. Глаза ее закрыты, губы не двигаются, но у меня нет никаких сомнений в том, что говорит именно она. — А ведь мы, бывало, так с тобой спорили… и ссорились… Загляденье просто.

— Карле Пророческий Сон! — озаряет меня.

Она смеется.

— Предпочитаю зваться Карсой Сонной. После смерти титулы ни к чему.

Мне становится жутко.

— Что это за место такое, Карса? Мир мертвых? Я видела здесь и Лило, и Суэло…

— А Суэло все-таки помер? Ну и поделом, — хохочет она. — Поганец был знатный. Нет, Лале, это не мир мертвых. Куда бы ни уходили они — здесь их нет. Это Сумеречные пути, — повторяет она слова Судьбы. — И тут нет никого, кроме тебя… и образов, что ты носишь в себе. Попавшие под чары Леди Теней могут веками бродить в здешних лабиринтах. Некоторые не выбираются вовсе… Ты ведь этого хотела? — Голос ее становится ехидным. — Навсегда затеряться во мраке?

— Уже не хочу! — восклицаю, чувствуя, как меня поглощает ужас. — Я хочу выбраться!

Карса усмехается:

— Так позови на помощь.

— Кого? — теряюсь я.

— А кто затащил тебя в наш мир? Вот с того и спрашивай, — советует сердито. — А мне спать пора… Тяжело быть тенью прорицательницы… Вечно спать и видеть сны о том, что будет, чтобы та, настоящая Карле, могла изрекать предсказания… Ох, тяжело… А вы, глупые, все ходите ногами по своему будущему… Тяжело мне…

Она замолкает. Зову ее, стучу кулаками в хрусталь — все бесполезно. Я вновь одна на бесконечном пути. И чтобы не утонуть в океане отчаяния — куда уж там Приливу Приливов! — начинаю размышлять над словами старой королевы.

Позвать на помощь того, кто затащил меня в наш… в их мир… Это Холо — других ответов нет. Но как мне позвать его, спрашивается? Просто кликнуть по имени?

— Эй, Холо! — говорю неуверенно. — У меня неприятности… учитель. Помоги мне!

Тьма поглощает слова, не откликаясь даже эхом.

— Холо! — кричу громче. — Да где же ты?

И вновь — тишина.

— Холо, вороний сын! — злюсь я от души, срывая обиду за все свои ошибки на наставнике. Речь моя становится совершенно непочтительной. — Бросил в чужом мире и сбежал! Разве так делают? Ах ты…

— Бедная девочка… Опять заблудилась?

Я осекаюсь на половине ругательства и резко оборачиваюсь. Холо как ни в чем не бывало стоит на дорожке, старательно разравнивая ногой песок. В косе мужчины — желтая лента, сюртук черен, как и всегда, хоть и выглядит престранно… А вот вместо угольных брюк на нем какие-то узкие штаны из грубой ткани темно-синего цвета. И ботинки… я приглядываюсь… на завязочках.

Ну и дела.

— Заблудилась. — Стоило мне увидеть Холо, как исчезли и злость, и страх, и обида… Я снова стала маленькой девочкой, которую он спас от смерти в заключении. — Я такая глупая…

— Просто молодая. — На полных губах чуть виноватая улыбка. — Всегда молодая — и за это можешь благодарить только меня, — смеется он над собой. — Вот ведь учитель тебе достался… Не бойся ничего, моя Лале. — Он вдруг оказывается рядом и нежно гладит по спутанным волосам. — Ты не можешь потеряться или заблудиться. Такие, как мы с тобой, гуляют по путям миров свободно… Просто открой дверь домой, девочка.

— Но как? — растерянно переспрашиваю, подаваясь вперед за ласковой рукой. Наставник… как же я все-таки по тебе скучала…

— Как угодно, Лале… Хочешь — придумай себе дверь. Хочешь — нарисуй ее на песке. Это не имеет значения. Все пути открыты тому, кто свободен душой. Ну же, попробуй, — мягко отступает он назад.

Я наклоняюсь к песку, вытягивая ключ из-за ворота. Аккуратно рисую железкой в песке контуры двери — маленькой, в такую надо проходить, сгибаясь в три погибели. Холо садится рядом и чуткими пальцами подправляет рисунок: там добавил ручку, там — завитушку, здесь разбросал песок ладонью, словно тень легла.

— Вот видишь, милая. Это не сложно, — улыбается он. — А теперь просто шагни — и все. Смотри на меня.

Холо вдруг подмигивает мне… и дергает за нарисованную ручку.

Песчаная дверь отворяется. Даже не дверь — люк.

Наставник свешивает ноги с края и прыгает куда-то вниз.

Крышка захлопывается. Я остаюсь одна перед смазанным контуром.

Домой… а ждет ли меня кто-нибудь? Или, подобно Суэло, я оставлю по себе лишь песни и сказки?

— Не будь трусихой, Лале, — говорю я себе и толкаю дверь.

Нарисованная створка легко поддается… и я соскальзываю с края. Неловко приземляюсь на ноги в полной темноте, взмахиваю руками, задеваю что-то, с грохотом падающее на пол… и теряю равновесие, чувствительно прикладываясь затылком об стену.

— Кота твоего об стену! — с чувством ругаюсь.

Поднимаюсь на ноги, иду вдоль стены, пока не нащупываю ставни… и распахиваю их настежь.

Скудный свет, исходящий от ночного неба и растущей луны, озаряет мою спальню.

Я дома. Я вернулась.

И я лишь в начале пути…

Глава двадцать четвертая,

заключительная,

в которой Лале ступает на Бесконечный путь

В поместье Опал, куда привела меня песчаная дверь, было сумрачно и тихо. Судя по большим часам, в которых тоненькая струйка воды переливалась из верхней синей половины в нижнюю желтую, уже миновало три часа после полуночи. Через пару оборотов начнет светлеть небо, защебечут в зарослях птахи. С рассветом проснется управляющий и уныло поплетется в свой кабинет в западном крыле. Садовник начнет щелкать ножницами среди кустов сирени и жасмина, обрезая лишние ветви. Пробежится по комнатам, напевая песенку, горничная, сметая пыль со столов и полок. И поместье замрет в безвременье — почти до полудня.

Велик был соблазн остаться здесь, спрятавшись от всего мира. А еще лучше — распахнуть дверь и сбежать далеко-далеко… Туда, где светит иное солнце и даже ветер пахнет по-другому. Может, горными цветами, или морской солью, или холодным снегом — говорят, на севере он всю зиму укрывает поля и леса белым пуховым одеялом.

Но вместо того, чтобы поддаться слабости и замкнуться в уединении, я громко заявила о своем возвращении с Сумеречных путей, затрезвонив в колокольчик. Спустя полоборота явился заспанный управляющий. Получив приказ позаботиться о купальне для госпожи, мужчина коротко поклонился и вышел, зевая украдкой в ладонь.

А еще через четверть часа в мои покои робко постучалась его дочь и сказала, что вода уже нагрелась. Я поблагодарила девушку и, сжалившись, отпустила ее досматривать сны. А сама приготовила свежее белье, дорожный наряд и отправилась в купальню приводить себя в порядок. Даже одного-единственного дня безумия хватило, чтобы волосы спутались и потеряли блеск, кожа посерела — то ли от грязи, то ли от переживаний, а под ногтями появилась неопрятная темная полоса.

Фу, противно. Распустилась ты, дорогая Лале, ох распустилась… Неудивительно, что Мило не торопится прощать такую неряху.

Вода была совершенно прозрачной и бесцветной, совсем не такой, как во дворце. Да и ароматную эссенцию мне пришлось разводить в ней самостоятельно. Выбор оказался невелик: мята, ваниль или корица. Ах, жаль, что великолепная коллекция масел с запахами со всего света осталась в столичных покоях! Поразмыслив, я решила, что лучше всего расслабит мои напряженные нервы сладкий и томный аромат ванили, и щедро плеснула в бассейн из флакона.

Получилось немного приторно, но сейчас мне отчего-то это пришлось по вкусу. Окунувшись с головой в горячую воду, я вынырнула и откинулась на бортик, прислонив затылок к гладкому камню ступеней. Мысли были удивительно ясными и четкими… и отнюдь не самыми приятными.

Конечно, благоразумием я никогда не отличалась. Но в последние месяцы вела себя… попросту глупо. А уж в минувшее десятидневье…

Самонадеянность в маяке дамы Архив, упрямство в Амиро, Осиновом городе, беспечность в родном дворце… Но бесспорно, величайшей моей ошибкой было то, что я недооценила Кирима-Шайю.